Запись № 1 (год 39)

«Не люблю людей», - тихо сказал Корф, выпуская серые колечки дыма, «и, по-моему, это взаимно»...
«У Вас душевный кризис, Вальдемар», - сказал я, а про себя добавил: перманентный. «Вы слишком замкнуты. Вы не даете воли чувствам!» PS: О дуэли барона с цесаревичем узнаю последним.

Запись № 3 (год 39)

Не могу поверить – сама пришла! Правда, принесла с собой какой-то котелок и книгу. Сразу предложила оттрапезничать. Я сказал, что уже завтракал, обедал и ужинал, и вообще, с точки зрения медицины, голодать полезно. Не доверяю я Сычихе! Вроде как она и коллега, в некотором смысле, но после жульенов из мухоморов и кулебяки с коноплей – я зарекся! Она не сильно огорчилась, даже не обиделась, судя по так и не моргающим глазам; поставила котелок и протянула мне книгу. Я колебался. «Что это?»,- отрывисто спросила она. Я заколебался еще больше. Брать в руки не решался, а присмотреться пришлось. «Латынь», - выпалил я («побольше уверенности в голосе и улыбайся, улыбайся», – повторял я про себя). «Точнее…», - нахмурила бровь Сычиха. «Филипп Ауреол Теофраст фон Гогенгейм, Парагранум», - как будто заранее отрепетировав, выпалил я и затих. Сычиха думала. «Перевести сможешь?» - вопрос был явно с подвохом. Я сказал, что без словаря - не могу. «Ладно, не горит, но просьбу мою ты помни!».
Ушла. Ну и страху я натерпелся! Книгу оставила. Надо ехать в Петербург за словарем. А лучше – за переводчиком.

Запись № 4 (год 39)

Только что узнал о дуэли Корфа с Наследником Престола. Дуэль прошла без осложнений - Корф в тюрьме. Срочно еду в Петербург (да, не забыть купить словарь!). //...

Запись № 5 (год 39)

«Корф Вальдемар Иванович…», - в крайнем расстройстве читал я «Петербуржские Ведомости», «а также Репнин Михаил Александрович … обвиняются в …» так, это не интересно… «помимо этого в ….» - тоже не интересно… вот: «и приговариваются к расстрелу сего дня в 2 часа по полудни…» Опоздал! //...

Запись № 6 (год 39)

За столом у княгини Долгорукой.
// ...» Не молчите, доктор!» Доктор, доктор… заладила. Это в прошлом! Я почти дописал диссертацию, осталось совсем немного… Вот только закончу перевод «Парагранума». Пусть только кто-нибудь заикнется «доктор» - я профессор! Хотя…если подумать… - здесь и академиком недолго стать.
//...

Запись № 7 (год 39)

«Михаил Александрович, ну вот опять Вы начали «В прошлой серии Бедной Насти»… Мы же договаривались…//..
Работы много!//

Запись № 8 (год 39)

Марья Алексеевна упорно настаивает на своей невменяемости. Последний раз смотрела на меня так, словно ожидала освидетельствования. Солгать не мог, но публично согласиться - тоже… Откуда у нее такие сведения?... Конкуренты нашептали. Надо нанести визит Долгоруким. Визит ничего не дал – еще больше запутал. Она что, с ума сошла так рисковать?! – с надлежащей литературой не ознакомилась, сразу в симулянты подалась!... Любая ревизия – и все пропало.
Надо будет прозрачно намекнуть; в крайнем случае, проконсультировать лично.

Запись № 9 (год 39)

Дорогой Дневник!... проклятие, вошел в роль. Целый день провел в душевной беседе с Анной. Бедняжка! Не знает, что и думать – столько всего произошло. Сначала предал хозяин-Корф – пыталась бежать, поймали. Потом предал любовь-Репнин, опять пыталась бежать, снова поймали, вернули. Затем был достаточно успешный побег – но пришел хозяин, и вернулась сама. Чувства неоднозначные. Все бросить – жалко, особенно могилу Дядюшки, оставаться в поместье - опасно – везде заговор. «Попытка не пытка». И в Петербурге люди живут! Пытался отговорить, как мог. Взывал к благоразумию, гордости и силе характера. Стало хуже. Обещал поговорить с обоими. «Бесполезно! Только пуля…», - не договорила она и поспешно удалилась. За нее спокоен. А за себя – нет! Мне еще работать и работать! Надо успеть поговорить с Репниным, Долгоруким I и Корфом II. С Корфом – первым. Если не убьют – точно в тюрьму сядет; грехи замаливать.

Запись № 10 (год 39)

Ведь знал! Сердцем чуял! Нельзя неотредактированный вариант перевода Сычихе отдавать; рано, дел натворит. Неспроста ей Парацельс понадобился! Да и закончил я только первую главу… «Метаморфозы» называется. Сычиха как название прочитала, рукопись из рук выхватила и заторопилась куда-то. «Меня уже давно дожидаются. За труды – спасибо, с меня причитается» и ушла. Главное – книгу с собой забрала. А сегодня утром в дверь постучал Карл Модестович. Несколько минут потоптался на пороге, робко уводил глаза, потом испросил разрешения войти. Я, как врач, игру оценил – замечательно! Очень достоверно получается… не в пример некоторым… Мы побеседовали. Кард Модестович очень просил прощения. Сразу предупредил, что не знает, за что именно, поэтому пусть будет за все разом. Поинтересовался, так ли он похож на моль с усами и где находится Курляндия, куда он давеча собирался переехать… Для себя я решил, что симулировать гость изволил параноидальный бред раскаяния; не понятно только, зачем? А также кто будет следующим. Сговорились они всем уездом что ли? На проф. пригодность проверяют?
В этот момент на пороге материализовалась Сычиха. Широко улыбаясь, протянула мне очередной котелок. «Я вроде говорил, что на диете…», - подумал я про себя, а Карл Модестович истошно закричал: «Что это???» Роковая ошибка. Крышка котелка открылась, и на меня повеяло фунгус-галлюциногенусом. Я отступил, но Сычиха оказалась проворнее. Котелок теперь держал я. «Очень ты помог мне. Бери – сама собирала» и ушла. Я застонал. Я все понял.
Теперь у меня только два вопроса: грибы уже подействовали? И что делать с бывшем Шулером.
Летучую мышь мне на голову!

Запись № 11 (год 39)

Попал под собственное наблюдение. Вчера, после ухода Сычихи, очень боялся отпускать г-на Шуллера. На всякий случай тоже попросил у него прощения. Потом долго расспрашивал, как тот себя ощущает в новом качестве и что именно помнит. Не утешительно. Tabula rasa. Пропал человек! Ушел. Оставшись один, я начал думать о Сычихе. Какова была мотивация? За что она так с управляющим? Уязвленное чувство справедливости? Медицинский эксперимент? А я? Мне чего ждать? Как наяву слышу ответ «А какую правду ты хочешь знать?» Ночь не спал. Утром в голову пришла одна идея. Подумал: «Со стороны виднее... И угостить есть чем…». Взял журнал приема пациентов и посмотрел, кто записался на сегодня.

Запись № 12 (год 39)

Я был занят составлением письма на имя его Императорского Высочества, в котором излагал еженедельные замечания касательно поведения господина Беккендорфа. Параллельно набрасывал письмо Беккендорфу, в котором излагал ежедневные наблюдения за поведением Его Высочества.
В этот момент раздался стук в дверь.
Когда открыл – удивился : не ждали… «Добрый день, доктор, я могу войти?», - поздоровалась Лизавета Петровна, переступая порог. «У меня к Вам просьба».
Немного взволнована, отметил я для себя. Предложил пройти в гостиную и извинился, что ей придется немного подождать – должен был дописать отчет Государю, курьер вот-вот приедет. Успел! Отчет передал и с легким сердцем вернулся к гостье. Как вошел, сразу сел. Mein Gott! – Лизавета Петровна сидела у стола и аппетитно хрустела эксклюзивным маринадом. «Престранные рыжики!», заметила она меня. «Почему рыжики?», - невольно спросил я. «Я, кажется, уже пробовала такие; мне сказали, что синеют они уже после засолки».
Может быть, может быть… Мысли перемешались.
«Илья Петрович!», - вернул меня к реальности голос Лизы. «Я, собственно, вот по какому поводу: мне предстоит эксгумация…» Не то, чтобы я удивился… Просто поинтересовался: кто? «Это все мой отец!» (Корф тоже всегда так говорит…) «Я должна докопаться до истины. Я должна найти его живым или мертвым!»
«В могиле?», - прервал ее я. «Сычиха сказала искать там».
Полная безысходность.
«Так вот», продолжила Лизавета Петровна, «мне как-то не по себе… Совсем не знаю, чего ожидать… Все-таки год прошел… Могила… гроб… понимаете? Одним словом, … простите, доктор, могу я попросить немного хлеба закусить – эти рыжики такие соленые», - мило улыбаясь, произнесла она. Я обернулся – почему рыжики?
Пошел за хлебом. «Что же она делает!!!» с ужасом думал я… «А что я делаю! Как я мог?! Про чай совсем забыл!»
«Лизавета Петровна»,- прокричал я, «Самовар уже можно ставить?» В ответ услышал довольное «Угу».
За чаем я в общих чертах описал, какие изменения наиболее вероятно претерпел усопший за это время, учитывая наш суровый климат и засушливое лето того года. Лиза немного успокоилась. Сказала, что совсем близка к разгадке и теперь ее уже ничто не остановит. Поблагодарила за обед. В свою очередь, я настоятельно порекомендовал ей быть крайне осторожной и обращаться ко мне по любым вопросам. А что я мог сделать? Она сама пришла!

Запись № 13 (год 39)

Сговорились оба. Обманули. Знали, что не соглашусь. Наспех накинул пальто и последовал за Корфом. Обман раскрыл, когда прибыли на место. Репнин уже ждал. Ну, он-то куда!?! Сам же говорил: тайный агент, слежка, заговоры, похищения, конспиративные поместья соседей, на крайний случай можно к цыганам податься или с Корфом в тюрьму... – но дуэль! Это не его амплуа! «Вальдемар!», - прокричал я, «Вы не правы! Остановитесь! Хуже уже не будет! Зачем зря время терять?» Однако Корф меня проигнорировал. Затянувшуюся тишину нарушил его воинственный клич: «К барьеру, Репнин!» И друзья начали расходиться.
К этому моменту степень моего окоченения приблизилась к критической точке, и от отчаяния я запричитал: «А морозы у нас здесь стоят лютые. Часовые ночью разжигают огонь, но ветер гасит его. Здесь у нас в цене теплые вещи и коньяк…». Корф обернулся. Внимательно посмотрел на меня, о чем-то задумался и, улыбаясь, сказал: «Дежавю! Это бывает». И принял свое обыкновенное выражение лица.
Миша ничего не понял, поэтому для ясности Корф скомандовал еще раз: «К барьеру, Репнин!»

Продолжение. Запись №13 (Дуэль вся)

Запись № 13 (год 39)

Сговорились оба. Обманули. Знали, что не соглашусь. Наспех накинул пальто и последовал за Корфом. Обман раскрыл, когда прибыли на место. Репнин уже ждал. Ну, он-то куда!?! Сам же говорил: тайный агент, слежка, заговоры, похищения, конспиративные поместья соседей, на крайний случай можно к цыганам податься или с Корфом в тюрьму... – но дуэль! Это не его амплуа!
«Вальдемар!», - прокричал я, «Вы не правы! Остановитесь! Хуже уже не будет! Зачем зря время терять?» Однако Корф меня проигнорировал.
Затянувшуюся тишину нарушил его воинственный клич: «К барьеру, Репнин!» И друзья начали расходиться.
К этому моменту степень моего окоченения приблизилась к критической точке, и от отчаяния я запричитал: «А морозы у нас здесь стоят лютые. Часовые ночью разжигают огонь, но ветер гасит его. Здесь у нас в цене теплые вещи и коньяк…». Корф обернулся. Внимательно посмотрел на меня, о чем-то задумался и, улыбаясь, сказал: «Дежа вю! Это бывает». Потом принял свое обыкновенное выражение лица.
Миша ничего не понял, поэтому для ясности Корф скомандовал еще раз: «К барьеру, Репнин!» Они разошлись. Корф ожиданий не обманул – право стрелять первым предоставил другу. Пока Михаил прицеливался, Вальдемар грязно ругался; видимо, хотел использовать последний шанс совершить невозможное – и вывести-таки мертвецки спокойного Репнина из себя. Увлекся. Выстрел друга явился для него такой же неожиданностью, как и ком снега, слетевший на его горячую голову. «Что за хамство!!!» закипел барон и, поглядывая на дорогу, так же про себя добавил «И где Анна? Всех предупредил, всем сказал, чтобы молчали! Так никто и не догадался?!» Вальдемар страдал: к земле примерзали любимые сапоги, еще те… Снег, засыпавшийся за ворот, стекал по спине ледяными струйками… Неловкая пауза явно затянулась.
«Придется тянуть время…» - подумал он и напал на растерявшегося Репнина. Завязалась драка.
Наблюдал я за сей инсинуацией сколько мог, потом не выдержал: «Вы, как хотите, господа, а я - пошел».
Шел быстро. Вдруг заметил что-то впереди, пригляделся. На встречу мчалась госпожа Платонова на белом коне. «Раненые, убитые?» - пыталась отдышаться она. «Поторопитесь, Анна, они уже не знают, что делать; не исключаю попытку самоубийства». Заторопилась. Вслед ей прокричал: «там пистолет в снегу, на поле, как выедете, сразу направо». «От греха…», - подумал я.
Все равно все ко мне придете, ни сегодня – завтра. Инфлюэнцею я вам как врач обещаю. Себе тоже.

Запись № 14 (год 39)

«А морозы у нас здесь…», - взвыл я, заливая кипятком окоченевшие ноги. И за что мне все это…? (кажется, я это от кого-то уже слышал…) Надо выпить! (так, а это даже знаю, от кого…) Кстати, заметил перемены во вкусе: бренди, господа, только бренди! Осталось начать курить… Точнее, снова закурить.

Репнин, конечно, рад не будет: он так мечтал вступить в клуб «За здоровый образ жизни» соседнего уезда; зимой по лесу на лыжах бегать, летом на байдарках в походы ходить – противомоскитная сетка, удочка, сочок - душа отдыхает!
С Корфом не сложилось. Тот сказал, что бегать не будет – Корфы ни от кого и никогда не бегали, а рыбу он не ест. Это еще с детства. Он тогда пытался уморить голодом какого-то Лучика и на глазах у Анны сам съедал всю его еду. Хорошо, Варвара заметила. Спасти успели. Правда, потом долго болел. Что до кота – того с тех пор кроме как сметаной ничем другим не кормили (от греха…) Взамен же Владимир предложил исключительно эффективную древнеиндийскую технику медитации и кальян на выбор. Репнин отказался.

Да… Жаль разрядника… совсем хилый стал! Как его Вальдемар сегодня – с ног сбил и не заметил, чуть не задушил случайно, пока госпожа Платонова лошадь выбирала.

День тот же.
Вечерело. Кто-то бился в дверь. Про себя порадовался – говорил же – все ко мне придете! Судя по стуку, действительно, пришли все. Открыл дверь – двух не хватает. Сердце ёкнуло. «Это всё?»
«Всё!» - обреченно ответила заснеженная Анна и вошла в комнату.
«Чай, кофе?» – вспомнил я недавний конфуз с Лизой.
«Да» – тихо ответила Анна и села поближе к камину.

Позже, сжимая в руках горячую кружку Магги, она сказала:
«В общем, так: я почти доехала, но внезапно моя лошадь споткнулась о тот самый пистолет, и я упала. Как думаете, это перелом? Хотя вряд ли – она потом встала и ушла. Владимир Иванович как раз целился в Мишу. Я подняла пистолет и тоже прицелилась в Репнина. Судя по выражению лица последнего, тот очень удивился; однако больше всех удивился сам Владимир – у него даже перестали дрожать руки – и он громко попросил меня не вмешиваться.

«Да, да, да, Анна!», живо согласился с ним Репнин, «Дуэльный кодекс еще никто не отменял!» А что не так? Я не сразу поняла. Потом догадалась – правило буравчика! И перевела пистолет на Владимира. Барон сразу успокоился - у него вновь задрожали руки и застучали зубы.

«Владимир! Теперь твоя очередь!», наконец вышел из оцепенения Миша. Однако Корф вместо того, чтобы следовать правилам, совершенно неуместно начал доказывать, что выстрел за мной и буквально приставил мой пистолет к своей груди. Потом резко скомандовал «Стреляйте!»

Будь на моем месте Михаил, Корф и глазом бы не успел моргнуть… Пал бы Генерал-Барон и не заметил… А я – какое мне дело до их правил и приказов! Хочу – стреляю, и нечего так орать…

В общем, кончилось всё ужасно! Корф и Репнин многословно извинялись, затем разъехались. Владимир Иванович добрался до своего поместья, заперся в конюшне, где впоследствии долго с кем-то разговаривал, а в конце пообещал стать отшельником. При этом в конюшне ни людей, ни лошадей не было – все стояли снаружи и, затаив дыхание, ждали, что будет дальше. Когда барон затих, Никита предложил выломать дверь. Карл Модестович не позволил – «Коли хозяин изнутри закрыл – изнутри и открывать должно».

А Миша! Миша впал в глубокую меланхолию. Сказал, что теперь ему все равно, что с ним будет, идти ему некуда, у цыган он со мной появиться не может и, вообще, дорого бы дал, чтобы сейчас выпить доброго бренди с другом-Корфом».

Анна замолчала. Потом подняла на меня печальные глаза и устало спросила: «Что мне делать, Илья Петрович?»
«Бежать».
«Вот и я так думаю», - согласилась она.

Запись № 15 (год 39) Визит Трех Гостей

Часть№1 (предисловие)

Начиналось все так:

Репнин шел, не разбирая дороги. Ему было холодно, страшно и очень жалко себя. Во-первых, он совершенно зря просидел 4 часа в трактире, пытаясь напиться до чертиков. Однако чертики никак не появлялись. «Значит, врал Корф!», - со всей обиды грохнул кулаком по столу князь, от чего в глазах потемнело, а в голове раздался разливистый колокольный звон. «Нннннн…», - простонал Репнин, «Не везет!»
Во-вторых, князя изводил риторический вопрос, почему он снова сбежал от Анны. Думать об этом не хотелось, но сыскная душа вновь и вновь требовала признания. «Во всем виноват….», мысль топталась на месте… «…Корф виноват!», - наконец сообразил, что хотел сказать Репнин. Дальше пошло легче. «Виновного, ладно, подозреваемого…», - постепенно выстраивалось логическое умозаключение, «…подозреваемого надо допросить - …и добиться от него признания!» Репнин просиял. Он снова в деле!

Опрокинув голову назад, он вздохнул полной грудью и посмотрел на высокое ночное небо. «… Венера… Это Большой Ковш, а это – Маленький… Север – Юг… Мне – туда!», сориентировался на местности бывший …, а ныне уполномоченный Его Величества и зашагал в сторону поместья барона.
Идти было не далеко – трактир строили с учетом пожеланий местного населения, - и довольно скоро Репнин увидел до боли знакомое поместье. Осмотрелся. Свет горел в нескольких комнатах. Встав под одно из них, Михал Саныч во весь голос потребовал открыть ему дверь. Ответа не последовало. Он повторил сказанное, потом еще и еще… Через 10 минут князь перешел на крик.

В этот момент распахнулось окно в другом крыле дома, из которого донесся срывающийся голос Корфа:
«Пристрелю, Репнин! Ты читать умеешь? Открыто! Или ты швейцара ждешь?» Князь немного опешил. Подошел к двери. Действительно, наверху висела табличка «Pull to open».
«Да…, Но… Как джентльмен при исполнении… Что, даже не постучав, зайти…?», подумал и вошел.
«А на морозе было лучше!», сама собою пронеслась незваная мысль. С трудом поднявшись по ступенькам, мучимый потерей ориентации в пространстве и во времени, Репнин дошел до библиотеки.
Постучал. Нет ответа. Облокотился на дверь - и вошел.

Корф сидел к нему спиной и крепко сжимал в руке пистолет.
«Чего тебе?», раздраженно спросил барон. Терпение было на пределе.
«Корф Владимир Иванович…» - начал с экспромта свою речь Репнин.
Корф обернулся. Внимательно посмотрел на друга и понял, что значит «злоупотреблять». «Со стороны – ужасно!», отметил он для себя.
«Ну, что ты замолчал? Продолжай, слушаю».
«Я – ик – найду его – ик-ик – убийцу!», прозвучала дежурная фраза на все случаи жизни, ибо первоначальная мысль была утрачена навсегда.
Корф млел. Такого подарка судьбы он не ждал. Тем более, сегодня. И уж, конечно, не от Репнина.

«Кого найдешь? Кого убили?», удивленно поинтересовался барон.
«Не знаю. Ничего не знаю. Плохо мне!» сказал Репнин и в отчаянии опустился на стул.
«Да что тут знать? Все просто: как проснешься завтра, хлебни рассола холодного из расчета 2:1 от вчерашнего – и все нормально!»
«Ты – мерзавец, Корф!», довольно неосторожно выкрикнул Миша. «Ты мне с моей же помощью всю жизнь испортил!»
(Эпикриз - отметил я для себя)

«Да ты совсем плох, Мишель! Тебе бы к доктору!»
«Так ты меня вызываешь?», снова прогремел на весь дом Репнин.
Корф обернулся. Предельно сдержанно сказал:
«Не я. Это – он тебя вызывает».
«Да? Не знал… Что делать?»
«Ехать надо, Миша, ехать. Сам знаешь».
«Вальдемар, ты как всегда чертовски прав!» Задумался. Потом продолжил: «Мне нужен секундант, ты согласен?»
«Согласен, Мишель, тебе нужен секундант. Я прикажу Никите немедленно заложить сани».
«Спасибо, друг!», растрогано произнес не собирающийся трезветь Репнин. Надевая мундир, добавил: «А я ведь шел тебе что-то сказать… Что-то важное… Забыл… Не важно! Ты готов?»

Корф, так и не выпускавший пистолет из рук, подошел к Репнину, похлопал его по плечу и, глядя в глаза, сказал: «Ты поезжай, Мишель. Я догоню».
Мишель улыбнулся, пожал руку друга и вышел. Корф прокричал вслед: «Возьми тулуп внизу, замерзнешь!»
Минут через 5 послышались звуки отъезжающих саней.
Владимир отошел от окна. Взял пистолет в правую руку, снова проверил, заряжен ли. Подошел к столу с фотографией Ивана Ивановича.
И, напевая «Не жди меня, папа, хорошего сына…», положил пистолет обратно в футляр.

Часть №2. Гости.

Раннее утро. Вышел на крыльцо. На ступеньках сидел Репнин. Спал. «Отчего не заходите, Михал Саныч?», наклонился к нему. Репнин вздрогнул, поднял на меня тяжелый взгляд и захлопал ресницами. В глазах тоска, на лицо – амнезия. «Вы один?», поинтересовался я не из любопытства – хотел уточнить, где второй (и так далее). «Один», ответил Мишель. «Это – ново», подумал я и помог ему зайти в дом.

Сидя в кресле, накрытый пледом, Мишель отчаянно стучал зубами и повторял: «Рожденный ползать – летать не должен!». Таким я его и оставил, попросив по возможности восстановить в памяти цель своего визита, а также события последних 12 часов. В дверь настойчиво стучали.

«Кто бы это мог быть?...» - сказал я про себя и решил, что не плохо пошутил. Оказался прав. Корф вошел, деловой и молчаливый, но почему-то трезвый. «Что случилось, Владимир Иванович?» Пристально посмотрел на него. Корф парировал тем, что сел в мое любимое кресло и закурил. «Только не это!» отчаянно прокричал внутренний голос, я же тихо спросил: «Вальдемар, чем могу быть полезен?» Барон затушил трубку и устало вздохнул.

«Чертовски не везет в последнее время! Стрелялся давеча, помните? – Опять мимо! Вместо пули – 3 дня белой горячки: простудился!
Поместье вернул – думал, заживу, наконец; а там кроме слуг нелегалов полон дом!» (в сторону) «Папа? Прости, пожалуйста, не заметил. Нет, нет, конечно, не тебя имел в виду – как я мог???»….
Ах, да, Анна… Столько лет уговаривали – ты любишь ее… Репнин, между прочим, больше всех старался. Сколько можно спорить - согласился. На днях свадьба. Меня, естественно, не пригласили.
Раз так, решил стать монахом-отшельником. Уже и вещи собрал; все только самое необходимое, обе кареты заложили… А вечером пришла Лиза… Я как проснулся – сразу к Вам».

«Корф?!» раздалось за спиной. Мы оба обернулись. Пошатываясь, пряча руки в карманах тулупа, из комнаты выходил Репнин.
«Корф, брат, как мне тебя не хватало!» с этими словами Мишель смело шагнул нам на встречу. Успели вовремя. Однако при падении Репнин выронил из кармана небольшой пакетик. «Нафталин? Я думал, он в таблетках…» - удивленно произнес Мишель, поднимая его. Владимир побагровел. «Не знаю. Не пробовал. Что такое «нафталин»? Пакетик отдай!» нервно сказал он.
Я понял, что самое время сменить тему.