На праздник съехалось много гостей: Репнины, цесаревич инкогнито а-ля князь Милославский, Сычиха, Штерн, Бенкендорф загримированный под Жуковского... Долгорукие по такому случаю выписали на выходные княгиню из монастыря для бонтону и пущего шарману. Проездом заглянул мой старый знакомый (именующий себя на модный голландский манер) естествоиспытатель Ваня Гельсинг. Большой оригинал...

Ужин проходил в тихой семейной обстановке. Анна и княгиня обменивались рецептами и потихоньку показывали друг дружке какие-то скляночки и флакончики. Хорошая у меня жена, хозяйственная.

Натали то и дела бегала проведать Лучика, оставленного в библиотеке. Что бы она не потерялась и в темноте не ушиблась, сопровождать ее бросался псевдо Милославский. Судя по их несколько растрепанному виду, бедная девушка все - таки упала по дороге, потеряв при этом нижнюю юбку.

Естествоиспытатель Гельсинг рассказывал что-то Лизе, вспарывая, отрубая и протыкая нечто невидимое. Лиза с искрой в глазах внимательно слушала, Сычиха тихонько делала заметки. Заметив, что Анна заинтересовалась их разговором, спрятал нож и вилку - чем черт не шутит...

Долгорукий, отведав папиного бренди, ловил в супе монокль, близоруко щурился и говорил, что не узнает в Анне свою дочь. Интересовался можно ли проверить на ощупь. Пришлось достать вилку…

Штерн увлеченно показывал Соне анатомический атлас и спрашивал, может ли рассчитывать и на ее иллюстрации. Оставленная в одиночестве княгиня, вдруг оживилась - начала кому грозить пальцем, строить "козу" и умильно называть "хитрецом". При этих словах Жуковский-Бенкендорф испуганно прятал в карман уголек и отходил от портрета императора с подрисованными рожками. Вечер явно удался.

Вдруг дверь распахнулась, и в столовую ввалился Григорий с криком: "Барин! Панночка Калиновская помЕрла!!!"

***

Началось невообразимое. Аннушка, вспомнив уроки Шишкина, воздела руки к верху и молча упала в заливное. Жалостно ойкнувшая Долгорукая пыталась вспомнить с кем пила чай на кануне. Бенкендорф (острого ума человек!) спрашивал, кололи ли покойницу иголкою и с надеждой косился на саквояж Штерна. Естествоиспытатель требовал тотчас же чесноку у невесть откуда взявшегося Модестовича. Лиза, пребывая в глубокой задумчивости, мечтательно улыбалась…

Решено было оставить гроб с покойницей в светелке рядом с кухней. Пока вносили - поотбивали штукатурку в коридоре и сломали перильца. Гроб нецензурно выражался и обещал пакости. Варвара в ответ грозила сковородкою. Гроб скорбно и жалостливо вздыхал.

Наконец успокоившись и откушав ликеру (Анечка почему то не разрешила угостить всех настойкою), гости разошлись по комнатам.

Ночь прошла без хлопот. Правда, все время тихонько скрипели двери и кто-то сновал по коридору, а из глубины дома доносились стенанья. Позже выяснилось, что стенанье исходили от Гельсинка, который в научных целях изучал дом и по ошибке угодил в тайную комнату, где испугался чьего-то портрету.

Поутру обнаружилась некоторая конфузная ситуация. Штерн, в потемках перепутал комнаты и оказался в Сониной опочивальне. Цесаревич, застигнутый у Натали, с достоинством объяснял, что как будущий император, заходил проведать верноподданных. Бенкендорф обнаружился в кабинете при попытке запихнуть называемое Манечкой платье под стол. Платье игриво хихикало…

Близился завтрак…

***

За завтраком выяснилось, что страннейшим образом пропал гроб. Гроб, правда, вскорости обнаружился на прежнем месте, но заваленный театральными костюмами. Как выяснилось, у Анны не оказалось нового траурного платья (прошлогоднее уже вышло из моды) и она решила поискать что-нибудь более подходящее случаю. Подходящими оказались карнавальный костюм "Летучая мышь", ряса монашки и наряд одалиски. Выбор было пал на одалиску, но Лиза уговорила отдать его ей. Монашка же была с презрением отвергнута.

В полдень приехал местный батюшка с дьячком. При виде Лизы поп начал истово креститься, у дьячка радостно же бегали глазки.

После поповского отъезду было решено немного развлечься и предаться модным нынче в столице churches. Репнин искал Лизу и пистолеты, Штерн - саквояж и припрятанный Варварою графинчик. Долгорукий же, опустив очи долу, смущенно интересовался у Сычихи на предмет травничка от запоров, сетуя на то, что монокль так и не отыскался… Бенкендорф - Жуковский зазывал цесаревича к веселым барышням, походя невинно выспрашивая у Аннушки адресок в Петербурге. Анечка смущенно краснела и игриво именовала его "озорником" и "престарелым сатиром". Решил не вмешиваться - адрес мог пригодиться в будущем… По службе…

Вернулась Лиза в дурном настроении - в пистолетах не оказалось пуль, а деревенские мужики успели таки замаскировать одинокие могилы еловыми лапами, а кресты дорожными указателями.

Мы же с Анной решили заняться предписанной мне доктором Штерном лечебной гимнастикой. Скучнейшие упражнения заменил легкий флирт в виде игривого беганья вокруг стола. Моя чаровница смеялась, стреляла поверх веера глазками и горохом, именовала меня "сладким утеночком" и тянула за рукав в подвал, где обещала царство грез. Уединиться не удалось… Стоило лишь захлопнуть дверь, как с притолки свалился топор. Аннушка сильно расстроилась (испугавшись за меня), пеняла Григорию на худую заточку, а Варваре на плохой глазомер. Насилу успокоил.

Обед проходил чинно и авантажно. Во время закусок Мишелю удалось подменить склянку Долгорукой на солонку. К горячему выяснилось, что склянка и есть солонка…Сомнения присутствующих развеял позеленевший Гельсинк. Слава Богу, под рукою оказался Сычихин компот из мухоморов, и все обошлось. Долгорукая смущенно извинялась за свою дамскую слабость…

Ужин решено было отодвинуть на 11 вечера…

***

Чтобы как-нибудь развеяться, решено было открыть привезенные гостями подарки. Первыми оказались книги и иностранные журналы. С радостной улыбкою Аннушка принялась рассматривать книжки американского автора Майн Рида о жизни индейцев и скандальное сочинение некой Марии Шелли со странным названием "Frankenstein". Сердце тревожно кольнуло предчувствием - вспомнилась "Песнь о Нибелунгах". Хотя может это что-то амурное - в салонах поговаривают, что, дескать оная девица проживает со своим мужем и известным бретером Байроном совместно. Идея не так уж недурна… (Жену делить не очень хочется, но вот ежели наоборот… Мда, жалко Калиновская скончалась). Также обнаружилось жизнеописание Марии Медичи на итальянском языке - Долгорукая известная эрудитка…Следующим шел подарок цесаревича - необыкновенной конструкции аппарат для создания фотографических картин, последнейшее достижение научной мысли. Имелись также пистолеты (подарок тестя), лук и колчан с отравленными стрелами (Мишель даря, настоятельно рекомендовал убрать в сейф), подзорная труба (из личной коллекции Бенкендорфа), трость из осины с серебряным набалдашником (от Гельсинка) и многое другое. Аннушка, прижимая палец к губам, обещала свой подарок позднее. Чистая сильфида…

Позднее недосчитался аппарата. Вспомнились алчно горящие глаза Лизаветы Петровны. Не судьба…

На кухне Варя потчевала Модестовича клюквенной наливкою. Гроб из-за стенки канючил и предлагал всем перекинуться в картишки по маленькой. Обещал расплатиться в полночь. Дьячок хитренько улыбался и пробовал мелком разрисовать гробик. Гробик громко протестовал и вспоминал Женевскую конвенцию.

Долгорукий повеселевший на какое-то время, с моноклем в глазу искал оставленную где-то по недосмотру вставную челюсть. Цесаревич после разговора с Натали уединился со Штерном в библиотеки. Бенкендорфа-Жуковского от замочной скважины запрещенным методом (с участием туфельки и коленного сустава) прогнала Сычиха. За дверью кому-то свистящим шепотом предлагалось поступить как престало порядочному человеку...

Долго не могли найти Соню. Потом, вспомнив, что появился новый кузнец, успокоились. Близился ужин…

***

Аннушка, оказавшись наедине со мною, преподнесла мне в презенте заморской работы шкатулку. Сказала, что выписала из Парижу две такие вещицы : одну для меня, другую для папеньки и внутри ларчика меня ожидает сюрприз. Открыть не успел - за стенкою что-то громыхнуло, а потом выругалось. Анечка забрала шкатулку, пояснив, что наверное перепутала подарки и извинившись убежала. Шалунья…Положительно не могу на нее сердиться - бедная девочка так хотела меня порадовать…

Гости начали собираться к ужину.

Повеселевшая Лиза появилась в меховом палантине. Палантин был полосат и неуловимо кого-то напоминал. На расспросы, Лиза с гордостью отвечала, что - де это гималайский барс, а полосатость меха объясняется тигриной натурою зверя и ярким же гималайским солнцем. Мишель с виноватым выражением молчал. Варвара искала Лучика…

Бенкендорф явился к ужину посвежевшим и загримированным под Лермонтова - с интересной бледностью и томным взором. Бросал на Сычиху страстные взгляды, шепелявил и заметно припадал на одну ногу. Сычиха застенчиво крутила новое колечко на пальце. В воздухе пахло амуром…

***

Амур - любимая левретка покойного барона (подарок его друга аглицкого лорда Вильяма Баскервиля) снова оконфузилась под столом… Покуда Полина, недовольно хмурясь, прибиралась и в слух репетировала роль леди Макбет, гости вели чинную беседу.

Сидевший подле меня Долгорукий вспоминал молодость, службу у государя императора, друзей юношеских лет - Бестужева, Муравьева, Трубецкого… Бенкендорф, поправляя Лермонтовский чуб и приготовив записную книжку, задавал наводящие вопросы. Ответы наводили на размышления. Аннушка, Лиза и Соня тихонько советовались, как найти и уничтожить какие-то церковные записи...

Долгорукая, пристально глядя на Репнина, интересовалась, не смог ли бы он ей помочь. Говорит, кунделябр плохо в опочивальне привешен, за кровать падает. А ей, слабой женщине, самой несподручно его доставать. Мишель заинтересовался. Поиграл бровями. Посмотрел на Лизу в палантине - погрустнел. Кивнул ему на шкафчик с наручниками, шлемом, стремянами и прочей рыцарской чепухою. Князь обрадованно заулыбался - для чего же еще друзья существуют?

Сонечка, с легким румянцем и измазанным сажею декольте, показывала Штерну наброски анатомической натуры и задавалась вопросом о похожести или же отсутствия оной у представителей других рас. Штерн, заговорщицким шепотом отвечал, что у графа Михайловского появился слуга - арапчонок. Соня признательно улыбалась....

Внезапно по спине побежали мурашки. Посмотрел с подозрением сначала на Долгорукого, затем на Анну. Чьи? Оказалось мои - сквозняк. На люстре шел ожесточенный спор между привидениями: Андрей и papa не могли решить, чья же очередь находиться на люстре, а чья на буфете. Рара напирал на возраст и свою собственность. Андрей на законы гостеприимства и добросердечие. При слове "добросердечие" отец ненавязчиво поинтересовался, не от маменьки ли Андрею знакомо это чувство. Андрей было засмущался, но затем ловким движение раскачав богемский шедевр, отправил отца на буфет. Свечи потухли. В глубине дома громко икнул дьячок. Пробило полночь…

***

В темноте творилось невероятное. Призрак Андрея от неожиданности свалился с люстры, по несчастливой случайности угодив в утку в винном соусе. Соус расплескался, утка отлетела в Бенкендорфа. Бенкендорф воспринял сие как амурный знак от Сычихи и на радостях решил облобзать ей ручку. Ручка оказалась слегка шершавою и пахнущей йодом. Штерн возмущенно потребовал сатисфакции. Как оказалось у цесаревича. Цесаревич артачился и отменять дуэль был не расположен.

Слышно было, как на другом конце стола Долгорукая давала супружнику подзатыльник, приговаривая, что с неё довольно и одной парвеню и выскочки. Анна возмущалась несправедливостью обвинения и говорила, что брак по расчету еще не повод обзывать её выскочкой. Задумался… Пытался вспомнить была ли супруга уже замужем. От мыслей оторвали хрипы, доносившиеся из блюда с уткою. Андрей занудливо канючил, что не умеет плавать и настоятельно требовал его спасти. Пришлось напомнить, что утонуть будет несколько сложновато. Ему. Тем более в вине. Андрей, принюхавшись, остался доволен и постарался уложиться поудобней.

Варвара внесла свечи…

Взорам присутствующих предстала Елизавета Петровна с ощерившимися зубами и расплывающимся красным же пятном на платье.

Первым в себя пришел Штерн. Как и подобает истинному герою и джентльмену он опрометью бросился вон из комнаты, чтобы тотчас же возвратиться с отломанной перильцею в руках. Одним взмахом сей Ахиллес перелетел через стол и по несчастью наступил на задремавшего было Амура. Амур взвыл как человек (вроде тварь бессловесная, а ведь тоже душу имеет) и в ужасе прыгнул на Варю. Спастись не удалось. Варвара отработанным движением выхватила сковородку и мастерски отбила животное (спасибо отцу - любил он в спорты играть). Амур пушечным ядром врезался в грудь престолонаследника, совсем не по-царски опрокинувшегося навзничь с торчащими к верху ногами. Натали радостно зааплодировала. "Ату его" - слышался голос папы с люстры…

Тем временем отважный, но мало знакомый с фамильным характером сестер Долгоруких, герой подлетел к Лизавете Петровне и занес перильце, дабы на манер римских гладиаторов пронзить христианскую мученицу копьем. Мишель в нетерпении замер. Свершиться божьему суду помешал пресловутый Амур, беспрестанно воющий и метавшийся под ногами. Наш герой, споткнувшись, потерял равновесие и плашмя стукнув Лизоньку по спине, упал на Долгорукую. Что-то вылетело белою птичкою изо рта милой девушки и упало в Андрея. Облегченно вздохнул Долгорукий, наконец то найдя свою челюсть…

Гости успокоившись, принялись обмениваться впечатлениями по поводу столь скандально интересного суаре. Идиллию прервало появление белого лицом дьячка, который, простерев руки, пропищал дамским голосом "Ешче Польска не згинела" и грохнулся оземь.

Все смешалось….

***

Вокруг дьячка хлопотал Штерн. Долгорукая размышляла, к месту ли будет лишиться чувств. Места было мало. На столе, напевая фривольный мотивчик, возлежал Андрей. Под столом баскервильская левретка. От заманчивой идеи княгине пришлось отказаться. Во избежание нервического беспокойства решено было разместиться в салоне. Мужчины мрачно попивали отцовское бренди, дам же развлекала Анна, игравшая на рояле трогательные похоронные марши. Под диваном подвывал несчастный Амур.

Заглянул Модестыч и поинтересовался, кто заместо дьячка читать будет. Бросили жребий. Жребий на два лица (белые бумажки с какими то записями, были извлечены из записной книжки Бенкендорфа - при этом Александр Христофорович слезно просил рвать не сильно, дабы не погубить дело всей жизни) выпал Анне. Тянули еще раз. И еще. Аннушка таинственно улыбалась и вытягивала вновь. Хотел было ее заменить, но воспротивился цесаревич. Отказать ему было неудобно.

Разошлись по спальням в первом часу пополуночи…

***

Дальше запись сделанная нечетким и неразборчивым почерком. Пометка другой рукою "см. зап-ки АНР".

*****

И вновь рукою Корфа:

Поутру разбудила Натали. Спрашивала, где именно стоит гроб. Искала Александра. Спустился вместе с нею. Цесаревич нашелся на конюшне, куда его отнес Григорий. Престолонаследник бросал на Гришку суровые взгляды, роптал и требовал обратной доставки к цыганам, где, как утверждал, нашел смысл жизни. Смысл прятался в сене и отзывался на Раду. Взглянув на берущую вилы Натали, решил (от греха подальше) поискать Анну в доме.

***

Был на кухне, где застал спящих за столом Модестыча и Варю. Рядом горкою лежали облигации, мои награды, вольная крепость и ручки от гроба. Играли видно по крупному. На полу в светелке валялась крышка от гроба. Картины были сорваны, стулья опрокинуты. По стенам шли скабрезные надписи и неприличного содержания рисунки, сделанные мелом. Покойница вроде подмигнула. Присмотрелся - нет показалось. Ведь обещал же себе больше отцовского бренди не кушать...

***

Аннушка поджидала меня под лестницей. После нехорошей ночи выглядела преотменно. Даже стала натуральной блондинкою. В глазах у нее горела африканская страсть. Милая жена жемчужно мне улыбнулась, ласково обняла за шею и тихо щелкнула зубками…